"Симон Бокканегра"

[Benita]

Симон - Тито Гобби
Амелия - Ильва Лигабуэ
Фиеско - Раффаэле Арие
Адорно - Ренато Чони
Паоло - Ренато Чезари
Дир. Бруно Бартолетти
Чикаго, 15.10.1965, live

Запись, конечно, опять какая-то пиратка из зала, слушать при желании можно, но шум там тот еще. Помню, когда слушала в прошлый раз (давно уж было) совершенно мне не понравился Гобби, ибо злобный был, как черт знает что. Однако на этот раз как-то по-другому я на все взглянула ушами души моей и совсем даже неплохо вышло. Да, неканонично, но когда дело касается Гобби, я всегда скажу, что и так могло быть.
Поскольку все же 65 год, то Гобби тут уже вовсю рявкает и агрессивничает. Голос местами резкий, хотя в целом вполне сохранный и звучный. Доминантный такой дож, прям ужас что. Да что дож, уже в прологе это не милый юноша, а трезвый жесткий мужик без сантиментов. И в какой-то там любви и душевном тепле особенно он не нуждался. И вообще, тот еще тип, корсар все же - на нем и крови сколько, и пленники десятками, и торговля рабами наверняка. Неизвестно вот, откуда он сейчас в прологе приехал, и сколько народу буквально вчера положил. Опасный беспринципный тип, пират, флибустьер! Прав был Фиеско, не дай бог за такого дочку отдавать.
Вот Фиеско-Арие просто замечательный, мега-благородный, держится с достоинством, прям такой возвышенный патриций. С огромным удовольствием его слушаешь. Немного напряженно у него звучат самые-самые низы, но ничего. Фиеско воплощает сторону положительных порядочных людей в противовес жестокому темному душой Симону. Вообще брак с Марией мог бы его изменить и сделать добрым и любящим, но не сложилось.
Оправдываться перед Фиеской в потере дочки Симон, конечно, не стал, а просто сам с собой рассуждал вслух в "Del mar sul lido". Спокойно так, ну пропала девка... ниче, чай не сын, не жалко. Фиеско аж напугался, прямо так испуганно вопросы задавал. Поди, думал, сам Симон со злости няньку-то прибил. В принципе, этот мог. Ну и потом, значит, узнал Симон про смерть любимой женщины, ну и все, на этом вопрос с семейными ценностями он для себя закрыл, и даже не пытался как-то наладить личную жизнь.
И так вот прошло 25 лет. Симон за эти годы еще больше ожесточился, ибо привык, что кругом враги, постоянно надо с кем-то сражаться, давить, запугивать. На всякую там любовь и дружбу забил, ни одного близкого и любимого человека у него не было. Да и нафиг они, мое дело война да политика. Вот в чем проблема, его все устраивало, он удовольствие от работы получал, а из-за отсутствия душевной жизни не парился.
Жизнь была у дожа суровая, не расслабишься. То народ мятеж поднимет, то патриции заговор сплетут, то послы накосячат, то тенор какой-нибудь выступать начнет. Поэтому Симон усвоил очень авторитарные манеры и в любом деле сходу начинал нападать, чтобы пресечь возможные возражения. Дожа, несомненно, боялись и не любили, но уважали за сильную руку. И с сопраной он сразу стал грозным тоном наезжать, мол, как там братья твои в изгнании-то? Явно намекал! Поди, плохо пришлось бы братцам, ежели чего. Ну вылитый Иван Грозный.
Нашедшаяся дочка тоже не смогла вызвать у Симона сильных чувств. Отвык он за годы от каких-то эмоций. Посему никакого там трепета и ахов не было. Но все же дочка это вещь в хозяйстве полезная, пригодится, да и все же положено иметь родственников, а то уж соседние правители косятся. Так что спел дуэт и пообещал ко дворцу пристроить, чтоб на глазах была.
Ну дальше был предсказуемый Sturm und Drung на совете с разносом всего и вся, в том же ключе сцена в кабинете и финал. И только когда Симон уже стал совсем помирать, а люди - кругом причитать, тогда у Симона что-то щелкнуло и он перестал всех строить, а расслабился. Как будто наконец вернулся тот умеющий был добрым Симон, каким он был еще до пролога. Ну, правда, если бы Гобби не поленился усилить пианы и добавить мягкости, был бы совсем разительный эффект, но и так ничего. Там и сдавленный голос, и вздохи, и нарастающая агония. Ну и помер вот. С финальной ферматой на "Марии!" он не стал напрягаться, практически проговорил просто, видимо, уже устал, но даже и пусть. Куда делать ферматы, когда уж на последнем вздохе. Поди, никто уже и не знал, что за Марию дож вспоминает.
Симона особенно не жалко. По сути, то светлое и хорошее, что в нем было, умерло еще в прологе. Он, конечно, не творил уж прямо зла, но и любви и ласки от него сроду никто не видел. Не казнил, и спасибо скажите ))
Вообще такого ожесточенного Симона обычно не поют, но интересно. Я не против. Еще бы кого-то с такой трактовкой послушать, а то уж больно качество записи хромает.
Ильва мне очень нравится, звучная сопрана, хотя тут в плохой записи она проигрывает. Но в виде дочери Симона выглядит хорошо. Вообще люблю их пару с Гобби, они разные вещи пели вместе, и у них нужная искра всегда есть.
Чони маленько слабоват для роли Адорно, тут нужен несколько более мощный голосом и упертый мозгами тенор, а Чони слегка мягкотелый. Но слушать можно.
Понравился малоизвестный баритон Чезари, поет элегантно и даже с некоторым гламурным лоском. Вполне яркий красивый Паоло.
Бартолетти тут здорово играет, обычно я его не люблю, но тут как-то он удачно все сделал. Много темных бурных агрессивных моментов в музыке, подходящих под Гобби, очень задумчивое вступление к прологу (при этом яркая и мрачная буря в финале с хором толпы), изысканное вступление к арии сопрано.
Насколько я понимаю, это один из спектаклей того "Симона", которого Гобби сам ставил в Чикагской опере. Он и постановщик, и поет главную роль. Видать, забегался там с режиссурой, не до нюансов игры было. Вон какой встрепанный весь.